Небрежно сбросив вышивание с колен, она вскочила и яростно затрясла маленькими кулачками.
— Значит, ты сделаешь это?! Хочешь меня опозорить! Тебе плевать, какие мученья ты мне причиняешь! Ты…
— Лавиния, ради всего святого! — оттолкнув кресло, он вскочил. — Успокойся! — Ричард знал способность жены впадать в приступы ярости и нахмурился, ожидая худшего.
— Не успокоюсь! О, да-да, конечно! Считаешь меня скандалисткой, я знаю, знаю! И нечего строить кислую физиономию, сэр, потому что вы куда хуже! Я молчать не собираюсь. Пусть я ужасная женщина, зато ты — мошенник, карточный шулер, вот кто ты!
Карстерс бросился к ней.
— Лавиния!
— Нет! Оставь меня в покое, не трогай! Это из-за тебя я так несчастна! Ты всегда отказывал мне во всем, а теперь угрожаешь опозорить!
— Это неправда! — выкрикнул Ричард, окончательно теряя голову. — Я не могу обещать, вот и все. И в чем таком я тебе отказывал, когда позволяли средства? Господь свидетель, ты делаешь все, чтобы разорить меня!
— Ах, вот оно как!.. Так значит, это я во всем виновата? Разве не ты вынудил милорда оставить все деньги Джону? Плата за то, чтоб он молчал. Обо мне ты не подумал…
— Ради Бога, Лавиния, замолчи! Ты сама не знаешь, что говоришь.
Она прижала ладони к пылающим щекам.
— Нет! Я безрассудна! Требую слишком многого. Я знаю, но только не произноси этого вслух, слышать такое просто невыносимо! И не смотри на меня с таким упреком, Ричард! Ты просто с ума меня сводишь! — она вскочила и заметалась по комнате, словно загнанное животное, впадая при этом в еще большую ярость. — Ну, говори хоть что-нибудь, Ричард! Сделай что-нибудь, не стой, как истукан! О, зачем ты только на мне женился? Я раздражаю тебя и от этого мне становится еще хуже! А ты не видишь и знать не желаешь, что я не могу жить без развлечений и денег. Разве этого следует стыдиться? Может быть. Ну а ты, ты разве лучше? Ну почему ты рассказал мне всю правду об этих картах после свадьбы?.. — ее сотрясали злобные рыдания, разорванный в клочья платочек валялся на полу.
Карстерс повернулся к ней спиной. Ричард не хотел, чтобы Лавиния видела, как больно ранили его эти слова. Это движение привело миледи в еще большую ярость.
— Не смей делать так, не смей! От этого твоего молчания мне становится еще хуже! О, если бы ты любил меня по-настоящему!..
— Но как ты можешь в этом сомневаться? — выкрикнул он и резко развернулся к ней лицом. — Ты прекрасно знаешь, как я люблю тебя! Разве нет? — он схватил ее за плечи и развернул лицом к себе.
Она вся задрожала, сквозь плач пробился робкий смешок. И вдруг, столь же внезапно, приступ гнева прошел.
— О, да-да! Ведь ты любишь меня, правда, Дики? — она обняла его за шею, приникла к нему всем телом.
— Господь свидетель, да! — выдохнул он, отталкивая ее. — А ты, тебе все безразличны, кроме самой себя!
— Нет-нет! — воскликнула она и снова прижалась к мужу. — Не говори так, Дик. Я люблю тебя, но не могу жить без радости и веселья, ты же сам знаешь, что не могу… Такая уж я уродилась и измениться не в силах. Вот и теперь, обидела тебя, а ведь совсем не хотела этого! Клянусь, не хотела!
— Знаю, дорогая, знаю, что не хотела, но умоляю, перестань вести себя, как ребенок! Постарайся! Ты так импульсивна, так…
— Так и знала, что ты это скажешь, — заметила она ровным мертвенным тоном. — Ты не понимаешь меня. Хочешь, чтоб я была доброй, терпеливой, послушной, но это не в моей натуре.
— Но, Лавиния, постарайся все же как-то контролировать свои… страсти… — мягко возразил он.
— Но я не могу! Мы, Бельмануары, все таковы, такими создал нас Господь. Он создал нас любящими роскошь, развлечения и… безумства!.. — она медленно направилась к двери. — А ты этого не понимаешь и стараешься сделать из меня добропорядочную женушку и хорошую мать. И это при том, что я обожаю жизнь и удовольствия и ничуть не интересуюсь домашним хозяйством! — она приотворила дверь. — И вот теперь голова у меня болит, а ты смотришь грустно и говоришь, что всему виной мой испорченный характер, вместо того, чтобы извиниться и сделать все, чтоб утешить меня. Почему ты не отвезешь меня в Лондон, зная, как мне тоскливо здесь, в этом мрачном доме, где совершенно нечем заняться, кроме как ребенком и рукоделием? Господи, как же я устала от всего этого! От всего! — она уже собиралась выйти из комнаты, но он ее остановил.
— Погоди, Лавиния! Ты говоришь, что несчастна?
Отпустив дверную ручку, она выразительно всплеснула руками.
— Несчастлива? О, нет, просто скучаю. Я натура энергичная, мне все время чего-то не хватает. Я так хочу, чтоб ты был доволен мной, Ричард! Просто невыносимо видеть тебя в печали!.. О, ну почему только мы все время ссоримся? — она импульсивно рванулась к нему, встала рядом и подняла свое красивое личико: — Люби меня, Ричард. Отвези в Лондон и не смей огорчаться, что я сорю твоими деньгами! Скажи, что тебе плевать на деньги! Скажи, что ничто не имеет значения, лишь бы я была счастлива и довольна! Будь необузданным! Безрассудным! Каким угодно, лишь бы не таким старым и мрачным! — она умоляюще воздела к нему руки.
Карстерс нежным жестом откинул шелковистые волосы с ее лба, но глаза его смотрели встревоженно.
— Дорогая, обязательно отвезу, только не сейчас! Тут так много дел. Если б ты могла подождать хотя бы немного…
— Ах, опять это подождать! Опять быть терпеливой и кроткой! Но я не могу! О, ну как же ты не понимаешь, Дики, как ты не понимаешь?..
— Прости, милая. Обещаю, что непременно отвезу, как только будет возможно, и что ты пробудешь там, сколько захочешь!